Klebsiella pneumoniae — почему такое название?

Автор: Андрей Алексеевич Авраменко — м.н.с. лаборатории биоинформатики НИИ антимикробной химиотерапии (Смоленск).

***

Klebsiella pneumoniae — грамотрицательная, неподвижная, капсульная, факультативно-анаэробная, палочковидная бактерия; оппортунистический патоген, способный вызывать различные инфекции, включая пневмонию, ИМП, менингит и пр., особенно у иммунокомпрометированных пациентов.

PNEUMONIAE

Видовое название бактерии «pneumoniae», как и название болезни «пневмония» образовано от древнегреческого слова πνεύμων («лёгкое»). В 1882-83 годах немецкий микробиолог Карл Фридлендер открыл бактериальную природу пневмонии, выделив из лёгких умерших пациентов бациллу, которая до 1886 года называлась «палочкой Фридлендера». К сожалению, вскоре после своего знаменательного открытия доктор Фридлендер пополнил пантеон мучеников медицинской науки, умерев от респираторного заболевания, вызванного, вероятно, изучаемой им бациллой.

KLEBSIELLA

Родовое название «Klebsiella» присвоено микроорганизму в 1887 году в честь выдающегося прусского микробиолога Эдвина Клебса (Theodor Albrecht Edwin Klebs; 1834-1913).

Эдвин Клебс родился и вырос в Кёнигсберге на самом востоке Королевства Пруссия, где судоходный Прегель впадает в Балтийское море. В детстве Эдвин был очень импульсивным ребёнком: с большим интересом и страстью он брался за любое новое дело, но очень быстро ко всему охладевал. Его отец сомневался в том, что без должной усидчивости из сына выйдет хоть какой-то толк, однако врождённый талант позволил Эдвину в 1852 году блестяще окончить гимназию и поступить на медицинский факультет в «Альбертину»[1], где ему повезло учиться у выдающихся учёных того времени: Гельмгольца (преподававшего физиологию и общую анатомию) и Ратке (возглавлявшего кафедру зоологии). После Кёнигсберга Эдвин Клебс продолжил своё обучение в Вюрцбургском университете, где правили бал Кёлликер (микроскопическая анатомия и физиология) и Вирхов (патологическая анатомия) — встреча с последним во многом предопределила всю дальнейшую судьбу Клебса.

Рудольф Вирхов был гениальным учёным и врачом-патологоанатомом. За время своей преподавательской деятельности он воспитал целую плеяду выдающихся исследователей. Университеты, в которых он работал, сразу же становились центрами притяжения студентов со всего мира. Клебс вспоминал о нём:

«…Вирхов не подавлял своих слушателей профессорским авторитетом. Здесь не было авторитетного голоса учителя, знаменитого учёного мужа – голоса, который требовал безусловной веры; здесь было старательное, подслушанное у самой природы толкование тончайше наблюдённых фактов – толкование, которое действовало убеждающе.…»

Именно Вирхов навсегда изменил систему медицинского образования, совместив теоретические лекции с демонстрационными курсами, на которых слушатели самостоятельно по очереди рассматривали материалы свежих вскрытий. Он объяснял студентам, как из трупных данных, можно было выстроить полную картину заболевания, формулируя, тем самым, идеи своего нового учения — «целлюлярной патологии».

Для Клебса профессор Вирхов стал настоящим научным «крёстным отцом», наставившим его на путь естественно-научного метода в медицине; он вдохновлял и воспитывал его. В 1856 году, когда профессор согласился возглавить новый Институт патологической анатомии в Берлине[2], Эдвин Клебс не раздумывая отправился вслед за своим учителем обратно в Пруссию, где под его руководством защитил докторскую диссертацию «Об изменениях в кишечнике при туберкулёзе», и занял должность 3-го ассистента.

В 30 лет у Клебса по-прежнему оставался беспокойный и воинственный темперамент, который в то время было принято пренебрежительно называть «славянским характером» и навешивать как ярлык на всех выходцев из Восточной Пруссии — территориально и культурно-исторически близкой к Российской империи. В Институте ему не удавалось найти общий язык с коллегами и выстроить правильные отношения с начальством. Будучи окутан оригинальными идеями, которые постоянно приходили ему в голову, он не мог хотя бы раз сосредоточиться на одной конкретной задаче и довести её до финальной точки. Требовательный и строгий Вирхов-директор, в отличие от терпеливого и чуткого Вирхова-учителя, не желал мириться с безалаберностью своего подчинённого — молодой ассистент жаждал творческой свободы, а начальник заставлял его заниматься рутиной. За шесть лет, проведённые в Берлинском патологоанатомическом институте, Эдвин Клебс не смог ни заработать себе научное имя (выпустив лишь несколько неярких эссе), ни обеспечить своё материальное положение (поднявшись в должности до 2-го ассистента и увеличив доход на жалких 100 марок в год). В 1866 году, благодаря рекомендательному письму от Вирхова, Клебс получил должность экстраординарного профессора патологии в Бернском университете. Именно «Швейцарский период» Клебс позже назовёт самым счастливым периодом в своей жизни. Здесь он впервые обретёт достойное жалование, начнёт проводить собственные эксперименты, женится на местной девушке Мари Гроссенбахер и примет швейцарское гражданство, здесь же родится его первенец — сын Арнольд.

В Бернском университете Клебс наконец-то обрёл долгожданную исследовательскую свободу, однако вкупе с ней шла ещё и учебная работа. В первом же семестре выяснилось, что новоявленный профессор был напрочь лишён педагогического таланта: он считал всех студентов назойливыми и глупыми, а студенты, в свою очередь, жаловались на его нетерпимость и грубость. Дело закончилось тем, что Клебс под любым предлогом старался поскорее от них избавиться, а сам закрывался в секционной, где никто не отвлекал его от научной работы. В то время он занимался изучением микроскопических срезов опухолей гортани с помощью собственной уникальной техники парафинирования гистологических образцов. Эта техника являлась развитием идей патолога Саломона Штрикера, который обезвоживал биологические ткани в спирте, а затем заливал их пчелиным воском и стеарином. Заменить воск на парафин было гениальным решением, которое применяется в гистологии и по сей день, однако Клебс не был бы Клебсом, если бы довёл своё открытие до логического конца. В процессе работы выяснилось, что парафин плохо прилипал к тканям и оставлял зазоры, которые при разрезании позволяли образцам двигаться — Клебс счёл это критическим недостатком и полностью отказался от своего ноу-хау. Хорошо, что на соседней с ним кафедре работал молодой профессор Вильгельм Гис старший — отец будущего известного кардиолога, первооткрывателя «пучка Гиса».

Гис занимался исследованием эмбрионального развития цыплят и, страдая от несовершенства существовавшей на тот момент техники секционирования, живо заинтересовался новой методикой прусского патолога. Видимо, по широте «славянской» души, Эдвин Клебс всегда щедро и без утайки делился с другими исследователями своими знаниями и успехами. Он подробно рассказал Гису о технике парафинированя, отдельно указав на её слабые стороны. Скрупулёзный Гис не поленился доработать технику и довести её до ума: он верно предположил, что зазоры в образцах оставались из-за плохого перемешивания спирта и парафина, поэтому после этапа дегидратации он попробовал промывать образцы очищающим средством — лавандовым маслом — для лучшего проникновения парафина. Успех был потрясающим: монография по эмбриологии принесла Гису всемирную славу, а его техника стала «золотым стандартом» в гистологии[3]. А что же Клебс? А Эдвин Клебс отправился на войну, которая в корне изменила все его научные интересы.

В 1870 году правительство Франции, стремясь разрушить имперские амбиции канцлера Отто фон Бисмарка по воссоединению германских земель, объявило войну Пруссии. Как гражданин Швейцарии Эдвин Клебс мог не участвовать в этом конфликте, но будучи патриотически настроенным и следуя семейной традиции — его отец и шестеро братьев уже однажды сражались с Наполеоном в «Битве народов» под Лейпцигом — он ушёл добровольцем в прусскую армию, оставив в Берне жену с четырёхмесячным ребёнком. Во время войны Клебс с утра до ночи оперировал раненых солдат в полевом госпитале; где-то неподалёку от него молодой Роберт Кох ухаживал за больными дизентерией, а «по другую сторону баррикад» пожилой Луи Пастер[4], проклиная ненавистных пруссаков, перечислял всё своё жалование на помощь фронту и пытался вылечить единственного сына-призывника от тифа. Под оглушительные крики раненых и грохот канонады политическая карта Европы снова перекраивалась: в крови и муках рождалось новое государство — Германская империя. Тогда мало кто из простых смертных мог заметить, что в научном мире происходили куда более значимые и грандиозные изменения. То там, то тут раздавались пока ещё слабые голоса сторонников бактериальной теории, которые позже сольются в стройный и мощный поток, сносящий на своём пути вековые плотины устаревших медицинских взглядов. Поток, имя которому «бактериология», и у истоков которого будет стоять Эдвин Клебс.

Ежедневно проводя вскрытия солдат с огнестрельными ранениями, большая часть из которых умирала от сепсиса, доктор Клебс обнаружил в раневых выделениях крохотные бактерии. Также он заметил, что раны становились болезненными только тогда, когда в них попадали микроорганизмы. Из этих наблюдений он делал осторожный вывод о том, что наблюдаемый им в микроскоп организм — названный Microsporon septicum[5] — является, вероятно, причиной болезни. Выводы Клебса были не только революционными, но и провокационными, ведь до этого за всю историю медицины врачей мало интересовали причины развития тех или иных заболеваний. Основное внимание всегда уделялось лишь патологическим процессам, протекавшим в теле больного; этиологические же вопросы объяснялись сложным комплексом внешних факторов, таких как холод, недоедание, миазмы и прочие, ни один из которых не мог быть назван единственной причиной заболевания. Крамола Клебса заключалась как раз в том, что, в отличие от предыдущих микробиологов-любителей, считавших бактерии лишь одним из дополнительных (т.е. необходимых) внешних факторов, молодой пруссак назвал свой Microsporon septicum достаточной причиной болезни.

В 1871 году после победы Германии в войне Эдвин Клебс вернулся в Швейцарию и стал одержим бактериальной теорией. Он познакомился с работами Давена по сибирской язве и решил их не только воспроизвести, но и улучшить. Совместно с ассистентом Эрнстом Тигелем Клебс разработал специальный мелкопористый керамический фильтр, через который стал пропускать жидкости, заражённые бациллами «селезёночной лихорадки»[6]. В результате экспериментов выяснилось, что жидкости после фильтрации становились безвредными, а фильтрат наоборот вызывал сибирскую язву у подопытных животных. На тот момент Клебс посчитал это достаточным доказательством бактериальной природы заболевания и решил заняться поиском или, как сказал бы Поль де Крюи, «охотой» за другими микробами-возбудителями.

Живя в Берне, Клебс часто отправлялся в одиночные прогулки по швейцарским Альпам. Как и любого другого уроженца равнин Восточной Пруссии горы манили его своей сказочной красотой и величием; туманные пейзажи и чистый морозный воздух вызывали лавину чувств, образов и научных идей. Как-то раз уставший после изнурительной прогулки Клебс заглянул в одну из местных деревень, чтобы поужинать. Хозяйка подала на стол стандартные кувшин молока с сыром, но вместо платы за еду попросила доктора осмотреть её сына, которого мучил сильный кашель. Клебс давно замечал, что туберкулёз был широко распространён среди местных горцев, питание которых в значительной степени зависело от молока и молочных продуктов, но впервые у него закралось подозрение, что болезнь могла передаваться через молоко. Уже в лаборатории он успешно подтвердил свою догадку, экспериментально вызвав туберкулёз у здоровых животных, накормив их молоком от заражённых коров.

Клебс собирался продолжить внимательное изучение возбудителя туберкулёза, однако новая страсть уроженца Кёнигсберга не нашла понимания у руководителей Бернского университета: по их мнению, медицинский факультет (и кафедра патологической анатомии в частности), прежде всего, должен был выпускать специалистов для практического здравоохранения, а не учёных-исследователей. В ректорате были недовольны тем, что Клебс продолжал систематически саботировать занятия со студентами и превратил секционную комнату в бактериологическую лабораторию, но последней каплей оказался его новый учебник патанатомии, в котором он перечёркивал опыт всех своих предшественников. Действительно, на тот момент Клебс уже окончательно разочаровался в целлюлярной патологии Вирхова и собирался целиком посвятить себя «…прогрессивному расширению тех учений, которые стремятся найти причины многих болезней вне клеточных границ». Он настаивал на том, что посмертные находки являются лишь конечными результатами болезней, и обвинял патологов в том, что они в своей работе сосредотачиваются исключительно на внутренних процессах, не проявляя должного интереса к пониманию внешних причин.

Из-за непримиримых разногласий с руководством университета сорокалетнему Клебсу (вместе с женой и детьми) пришлось встать на долгий путь скитаний в поисках «тихой гавани» для своих исследований. Он последовательно занимал должности профессора патологии в Вюрцбурге (1872), Праге (1873), Цюрихе (1882), и, что характерно, в каждом новом университете создавал собственный медицинский журнал, т.к. редакционная политика в старых изданиях его не устраивала. Всюду Клебса преследовали недопонимание и конфликты с начальством и коллегами, бытовые трудности и семейные ссоры, безденежье, но он всегда оставался верен лишь себе, продолжая развивать идеи бактериального этиогенеза. В начале 1870-х Клебс первым смог вырастить бактериальные колонии на твёрдой питательной среде, т.н. «рыбьем клее» или изинглассе — специально приготовленном плавательном пузыре осетра. Также он придумал процесс дробного культивирования микроорганизмов, в котором фильтрат крови больных животных сначала промывался в дистиллированной воде, а затем пропускался через серию культур, чтобы удалить все значимые продукты болезни исходного животного и оставить только патогенных микробов. Такой метод значительно уменьшал возможность случайного заражения и служил доводом в пользу бактериальной теории. Однако, несмотря на все старания Клебса, мировое научное сообщество не спешило признавать его выводы. Тогда прусский профессор задумался над универсальными критериями, которые бы однозначно и безапелляционно доказывали причинно-следственную связь между бактерией и болезнью. Эти размышления привели его к выступлению в 1877 году на Мюнхенской конференции врачей-естествоиспытателей, где Клебс провозгласил, что «доказать инфекционную причину заболеваний можно с помощью следующих процедур: 1) провести анатомическое исследование больных органов; 2) выделить и культивировать найденного микроба; 3) добиться повторного возникновения болезни путём передачи этих микробов здоровым животным.»

«Процедуры Клебса» благодаря своей логической целостности нашли большой отклик в научной среде, сделав их автора одним из ведущих экспертов теории специфических инфекций. Тогда же вышел в свет и его учебник по патологической анатомии, который также получил высочайшую оценку медицинского сообщества. Десятки исследователей по всей Европе вдохновлялись его идеями и методами работы, но пристальнее всех остальных за успехами старшего коллеги следил пока ещё неизвестный окружной врач из Вольштейна — Роберт Кох. Трудолюбивый и въедливый Кох не распылялся как Клебс и не бросался, не окончив работы, от одного исследования к другому. С временным лагом в шесть-десять лет, он стал планомерно и методично прорабатывать все идеи старшего коллеги, начав с сибирской язвы, которая принесла ему первую известность; затем Кох обратился к раневым инфекциям — его популярная монография 1878-го года «Исследования по этиологии раневых инфекционных заболеваний» навсегда затмила скромную статью Клебса (в том числе опровергнув существование Microsporon septicum); позже он преуспел в разработке твёрдых питательных сред, «процедуры Клебса» плавно превратились в знаменитые «постулаты Коха»[7], а исследование туберкулёза, в конечном итоге, принесло ему Нобелевскую премию.

Можем ли мы сказать, что Роберт Кох незаслуженно украл славу у Эдвина Клебса? Конечно же, нет — гениальный Кох лишь с должным усердием и тщанием доводил до конца то, что профессор Клебс бросал на полпути. Например, при работе с тем же изинглассом Клебс сам допускал концептуальные ошибки, которые не позволили ему добиться большого бактериологического успеха. В одном из частных писем Роберт Кох даже наоборот признавал, что был очень многим обязан Клебсу, «…который был фактически первопроходцем во многих новых областях и за которым следовали более молодые люди». Из-за собственной порывистости прусский профессор часто отвлекался от им же самим установленных «процедур» и за всю научную карьеру так и не смог ни разу привести полного доказательства бактериальной этиологии ни одного заболевания, хотя пытался сделать это с большой энергией и изобретательностью. Так, в 1875 году Клебс первым обнаружил в бронхах умерших от пневмонии пациентов бактерию-возбудителя (будущую Klebsiella pneumoniae), но не обратил на это должного внимания, отдав лавры первооткрывателя Фридлендеру. В 1880-м он первым обнаружил и описал бациллы в пейеровых бляшках, которые назвал этиологической причиной брюшного тифа, но только Карл Эберт смог это доказать — теперь мы знаем эти бактерии как Salmonella typhi или «бациллы Эберта». Та же история произошла в 1883-м году с возбудителем дифтерии (Corynebacterium diphtheriae  или «палочкой Клебса-Лёффлера»): Клебс первым описал характерную булавовидную бактерию, но зато Фридрих Лёффлер приложил достаточно сил, чтобы доказать этиологию заболевания. И это далеко не полный список «мёртворождённых» открытий Эдвина Клебса[8].

В середине 1880-х Роберт Кох оказался на пике своей славы, которая, словно лучи радиоактивного Солнца, обжигала мятущуюся душу Эдвина Клебса. 50-летний профессор понимал, что Кох пользовался его идеями, но ничего не мог с этим поделать: успех ускользал от него, словно песок сквозь пальцы. Даже когда он вплотную приближался к новой вершине, ему всё равно не хватало терпения и сил, чтобы водрузить на неё своё знамя, которое тут же подхватывали его преследователи. Временами Клебсу казалось, что все вокруг пользовались теми научными тропами, которые он с таким трудом проторил. Он никогда не был лично знаком с доктором Кохом, поэтому, не задевая нравственности, воплотил в нём образ своего главного врага и завистника, на котором можно было вымещать свои обиды и сожаления о «потерянном рае» — упущенной научной славе. Перечитывая очередную статью Коха, Эдвин Клебс мечтал о том, как однажды вызовет его на дуэль, возьмёт реванш, докажет всему миру своё превосходство. Предаваясь подобным грёзам, он даже не мог предположить, какой сюрприз уготовила ему насмешливая судьба…

Весной 1884 года в Цюрихе разразилась эпидемия тифа, в ходе которой заболело около 1600 человек и умерло порядка 150. Городской совет учредил специальную комиссию для расследования причин вспышки заболевания, в которую на роль эксперта был приглашён именитый профессор из местного университета — Эдвин Клебс. Профессор с большим энтузиазмом взялся за работу и очень быстро убедил комиссию в том, что всему виной была тифозная палочка, которая распространялась через систему городского водоснабжения. Если вдаваться в подробности, то на тот момент в Цюрихе существовало две независимых системы: т.н. «техническая вода», отфильтрованная из Цюрихского озера, подавалась в жилые дома для мытья посуды и туалета, а «питьевая вода» подавалась по отдельным трубам из подземных родников в общественные уличные колодцы. Клебс обстоятельно подошёл к вопросу и исследовал не только пробы питьевой и технической воды, но и отложения на фильтрах и в резервуарах, и даже взял образцы ила со дна озера. По авторитетному мнению профессора бактерия-возбудитель обнаруживалась лишь в родниковой воде. С большим жаром он стал объяснять городским властям о необходимой замене всей колодезной системы с привлечением к строительным работам опытных гидрогеологов и бактериологов. Такое решение требовало значительных финансовых затрат — куда больших, чем понадобилось бы при простой замене озёрных фильтров — поэтому магистрат решил провести дополнительную проверку и заручиться, на всякий случай, вторым мнением. Контрольную экспертизу решено было доверить прославленному берлинскому бактериологу из Имперского управления общественного здравоохранения… Роберту Коху. Ознакомившись с присланными по почте городскими картами, описанием и планами водопровода, а также с собранными материалами и заключениями экспертов, Кох подготовил отчёт, в котором подробно рассмотрел все допущенные профессором Клебсом ошибки при сборе и исследовании образцов, а также опроверг его выводы в вопросе идентификации тифозной палочки. В заключении отчёта Роберт Кох в любезных тонах выражал признательность профессору за его пылкий энтузиазм и неравнодушие, которые способствовали проведению такой тщательной эпидемической проверки. В 1885 году цюрихская комиссия пришла к выводу, что невозможно было доподлинно установить причины вспыхнувшей эпидемии тифа, и предлагала (на радость городскому совету) ограничиться рядом профилактических мер по обновлению водозабора для «технической воды» и прочистке водоотводящих линий.

Для Эдвина Клебса это стало настоящим ударом: мнение Коха было поставлено выше, чем его! Очевидцы говорили, что Клебс впал в такое гневное исступление, что «…уже не знал себя, не понимал, где он находится и что говорит». После этого он неоднократно врывался с обвинениями в магистрат, переругался с начальством, срывал злость на студентах. Он даже приобрёл славу «городского сумасшедшего», который цеплялся к незнакомым людям на улицах и рассказывал ужасы о том, что вода в колодцах отравлена, а власть закрывает на это глаза. Руководство Цюрихского университета долго терпело выходки Клебса, уважая его звание и возраст, но в конечном итоге, под давлением городского совета и из-за многочисленных жалоб от преподавателей и студентов приняло решение об увольнении. Это был уже пятый университет, откуда профессора патологии попросили удалиться, а подобного рода слухи распространялись очень быстро. Клебс пытался подыскать себе новое место, но ни одна высшая школа в Европе не хотела брать на работу известного преподавателя-скандалиста. От безысходности он основал свою частную бактериологическую лабораторию, но очень скоро прогорел — предпринимательская жилка у него отсутствовала наравне с преподавательской. Клебс оказался на грани отчаяния, и возможно даже планировал покончить с собой, когда вдруг сжалившаяся над ним судьба принесла из Берлина глоток живительных новостей.

В 1890 году в столице Германской империи вовсю разгорался знаменитый «туберкулиновый скандал». Царь и Бог немецкой патанатомии — 70-летний Рудольф Вирхов — громогласно объявил на весь мир, что чудодейственное средство доктора Коха под названием «туберкулин» мало того, что не излечивало больных, так ещё и активировало латентные бактерии туберкулёза в организме[9]. Отовсюду стали стекаться сообщения о смертельных случаях при вакцинации туберкулином. Роберт Кох, на чьей карьере отныне был поставлен крест, вынужденно бежал из страны. Узнав об этом, Эдвин Клебс ощутил невиданный прилив сил и благоговейного удовлетворения: его давний враг был посрамлён и разбит, а главное кем! Престарелый учитель Вирхов, с которым они не виделись почти 25 лет, сквозь годы и расстояния протягивал ему из Берлина невидимую руку помощи, придавая стимул и желание снова вернуться к работе. «Туберкулиновый скандал» Клебс воспринял как уникальный шанс, чтобы доказать всему миру своё превосходство в науке. Собрав всю волю и остаток жизненных сил в кулак, он принялся за разработку собственного лекарства от туберкулёза.

Так как в то время двери всех престижных европейских университетов для Клебса были закрыты, а частная лаборатория не имела успеха, то он принял единственно верное решение, отправившись на заработки в США, где его знали лишь как прославленного досточтимого профессора, стоявшего у истоков бактериальной теории. В Новом Свете Клебс руководил туберкулёзным санаторием в Северной Каролине, а затем работал профессором патанатомии в Чикаго. До конца жизни он успел опубликовать 54 статьи, посвящённые туберкулёзу, где главная ставка делалась на возможность терапии туберкулёзными бациллами, взятыми у холоднокровных животных. К сожалению, все его попытки произвести и коммерциализировать лекарство от туберкулёза были обречены на провал.

В 1910 году, окончательно потеряв интерес к науке, Эдвин Клебс вышел на пенсию и поселился в доме у своего старшего сына Арнольда в Лозанне, однако тот недолго смог выносить скверный характер отца и вскоре любезно попросил его подыскать себе другое жильё. Отовсюду гонимый, старый профессор окончил свой беспокойный жизненный путь в Берне — в городе, где он когда-то любил и был любимым, где он совершил столько славных открытий, где мечтал о будущей славе и бессмертии… Холодной осенью 1913-го Эдвин Клебс умер у себя дома в абсолютном одиночестве, нищете и забвении.

Примечания:

Источники и дополнительные материалы:

• Поль Де Крюи, «Охотники за микробами», АСТ, 2017.
  https://clck.ru/33dyEQ
• Debré P. “Louis Pasteur” / Tr. by Elborg Forster. — Baltimor & London : The John Hopkins Univ. Press, 2000.
• Van der Lem T., de Bakker M., Keuck G., & Richardson M. K., “Wilhelm His Sr. and the development of paraffin embedding”. Der Pathologe, 2001, 42(S1): 55–61.
  doi: 10.1007/s00292-021-00947-4
• His W., “Untersuchungen über die erste Anlage des Wirbelthierleibes : die erste Entwickelung des Hühnchens im Ei.”, Vogel, Leipzig, 1868.
• Robert Koch, “Untersuchungen über die Aetiologie der Wundinfectionskrankheiten”, Vogel, Leipzig, 1878.
• Малис Ю.Г., «Рудольф Вирхов. Его жизнь, научная и общественная деятельность.», 1899.
  https://clck.ru/34VzCw
• Grimes D. Jay, “Koch's Postulates — Then and Now”, Microbe Magazine, 2006, 1: 223-228.
• “Typhoid Fever Considered as a Problem of Scientific Medicine”, JAMA: The Journal of the American Medical Association, 1918, 71(10): 847.
  doi: 10.1001/jama.1918.02600360063023
• Austrian R., "The Gram stain and the etiology of lobar pneumonia, an historical note", Bacteriological Reviews, 1960, 24 (3): 261–265.
  doi: 10.1128/BR.24.3.261-265.1960
• Codell Carter K.,“Edwin Klebs' criteria for disease causality”, Medizinhistorisches Journal, 1987, Bd. 22, H. 1: 80-89.
• Codell Carter K., “Edwin Klebs's Grundversuche”, Bulletin of the History of Medicine, 2001, Volume 75, Number 4: 771-781.
  doi: 10.1353/bhm.2001.0164
• Garrison F.H., "Edwin Klebs (1834-1913)", Science, 1913, 38 (991): 920–921.
  doi: 10.1126/science.38.991.920
• W.B., “Theodor Albrecht Edwin Klebs. Born Königsberg-i.-Pr., February 6, 1834–died Berne, October 23, 1913”, J. Pathol., 1913, 18: 401-403.
  doi: 10.1002/path.1700180140
• Anonymous, "Edwin Klebs", Nature, 1935, 136 (3443): 675–676.
  doi: 10.1038/136675c0
• “Edwin Klebs (1834-1913) Peripatetic Bacteriologist”. (1968). JAMA: The Journal of the American Medical Association, 204(8), 729.
  doi: 10.1001/jama.1968.03140210085024
• Carl Eduard Cramer, “Die Wasserversorgung von Zurich ihr Zusammenhang mit der Typhusepidemie des Jahres 1884 und Vorschlage zur Verbesserung der bestehenden Verhaltnisse”, Orell Fussli, 1885.
• Статья об эпидемии брюшного тифа 1884 года на сайте Городского совета Цюриха [немецкий]
  Электронный ресурс: https://clck.ru/34egvi
• Историческая справка об Эдвине Клебсе на сайте Вюрцбургского университета [немецкий]
  Электронный ресурс: https://clck.ru/34W4vN
• Материалы онлайн-выставки, посвящённой сыну Эдвина Клебса — Арнольду — на сайте Йельского университета «Arnold Carl Klebs, 1870–1943: Tuberculosis Specialist, Historian and Bibliophile, and a Founder of the Medical Historical Library» [английский]
  Электронный ресурс: https://clck.ru/34W9uo