Acinetobacter baumannii — почему такое название?

Автор: Андрей Алексеевич Авраменко — м.н.с. лаборатории биоинформатики НИИ антимикробной химиотерапии (Смоленск).

***

Acinetobacter baumannii — условно-патогенная, грамотрицательная, неферментирующая, неподвижная бактерия, распространённая преимущественно в медицинских стационарах и вызывающая инфекции у госпитализированных пациентов. Обладает природной устойчивостью к антибиотикам многих групп. Бактерия названа в честь супружеской пары американских микробиологов Пола и Линды Бауманн (Paul and Linda Baumann).

Группа бактерий, к которой относится A. baumannii, была впервые изолирована в 1911 году из образцов почвы голландским ботаником Мартином Бейеринком, который полагал, что работает с конкретным видом микроорганизма, и дал ему название Micrococcus calcoaceticus.

Впоследствии таксономические свойства M. calcoaceticus многократно пересматривались, пока в 1968 году к исследованию моракселл не преступил Пол Бауманн — молодой микробиолог из Калифорнийского университета в Беркли. В рамках своей докторской диссертации он внимательно проанализировал более 110 штаммов различных псевдомонад (включая оригинальный штамм Бейеринка) с помощью фенотипических методов, разработанных на кафедре бактериологии его старшими коллегами Норберто Паллерони, Михаилом Дудоровым и Роджером Стэньером. В результате систематической работы Бауманн смог доказать целесообразность выделения оксидаза-отрицательных моракселл в отдельный новый род Acinetobacter, название которого было позаимствовано им из работы 1952 года по систематике псевдомонад французских микробиологов Бризу[1] и Прево[2]. Термин «ацинетобактер», по мнению авторов, отражал отсутствие флагеллярных органелл движения у бактерий и был образован от французского слова cinetique («подвижность») с добавлением отрицательного префикса a-, характерного для всех романских языков.

К сожалению, дальнейшее изучение ацинетобактерий не позволило Бауманну выделить фенотипические различия, по которым можно было бы разделить род Acinetobacter на дополнительные виды. Не удалось это и Джону Джонсону из Политихнического университета Вирджинии, который в исследовании 1970 года применил метод нитроцеллюлозного фильтра и 50%-ную гомологию в качестве критерия разграничения всё той же группы оксидаза-отрицательных моракселл. Только Патрик Гримон из Института Пастера в 1986 году благодаря исследованию по ДНК-ДНК гибридизации смог идентифицировать несколько гибридизационных групп (геновидов) ацинетобактеров, три из которых он назвал в честь известных американских микробиологов: Эллиота Джуни[3] (A. junii), Джона Джонсона[4] (A. johnsonii) и супругов Пола и Линды Бауманн (A. baumannii).

На вопрос, почему он назвал новые виды именно в честь американских коллег, Патрик Гримон отвечал:

«Я познакомился с Полом Бауманном в 1977 году в Калифорнийском университете в Дэвисе. После того, как я провёл семинар о своей работе с Serratia, он предложил мне сделать то же самое с Acinetobacter. Я прочитал его статьи, а также работу Джона Джонсона по этой теме и, действительно, убедился, что в этой области скрывался большой научный потенциал. К сожалению, после этого у меня долгое время не было возможности внимательно заняться изучением ацинетобактерий. Лишь спустя десять лет в Институте Пастера, когда меня попросили присмотреть за молодым стажёром Филиппом Буве, я  поручил этот проект ему: сам только выбрал подходящие штаммы для исследования и научил его своему усовершенствованному методу гибридизации ДНК. В результате нам удалось найти по крайней мере пять геновидов: три их них новых. Назвать виды в честь супругов Бауманнов и Джона Джонсона я посчитал обязательным. Что касается Эллиота Джуни, то я никогда его лично не встречал, но знаю, что он является автором многочисленных работ в области Acinetobacter-Moraxella-Psychrobacter. Почему я не использовал ни одного из имён своих соотечественников? В конце 80-ых не было ни одного французского учёного, который бы проделал такую же значительную работу по роду Acinetobacter, как американские коллеги. Кроме, разве что, Бризу и Прево, но их работы уже морально устарели. Я считаю, что в науке национальность учёного не имеет значения. Все мы что-то строим на чужом труде, независимо от национальности.»

Возможно, никто бы в медицинском сообществе никогда бы и не узнал о существовании бактерии, названной в честь Пола и Линды Бауманн, но начиная с 90-ых годов стало лавинообразно нарастать количество публикаций об угрожающей роли A. baumannii в этиологии нозокомиальных инфекций. Сегодня, когда бактерия входит в пятёрку лидирующих оппортунистов во всём мире, мне показалось чрезвычайно интересным и важным взять интервью у Пола Бауманна, который любезно согласился рассказать о своём жизненном пути и научной работе.

- Здравствуйте, мистер Бауманн! Расскажите, пожалуйста, о себе, о своём детстве. Где вы родились?

Здравствуйте, Андрей. Зовите меня, пожалуйста, Пол. Хорошо? Я родился в 1939 году в Шанхае (Китай). Мой дед по отцовской линии — Александр Бауман (в России фамилия писалась с одной «Н» на конце) — был родом из Лифляндской губернии Российской Империи. Он был железнодорожником: строил Транссибирскую магистраль, а затем работал машинистом в Харбине. Дед по материнской линии был потомственным сибирским казаком из Оренбурга — его расстреляли Красные в 1917 году. Мой отец (Александр Александрович) и мать (Александра Андреевна) познакомились в «русском» Харбине[5], а позже перебрались в Шанхай, где я и родился. Когда в результате гражданской войны в 1949 году коммунисты во главе с Мао Цзэдуном захватили Шанхай, семье пришлось переехать в Венесуэлу, а когда мне стукнуло 18, мы перебрались в США.

- Как интересно! Если бы ваша семья осталась в России, то вас бы сейчас звали Павел Александрович Бауман. А вы когда-нибудь бывали в России?

В июне 1989 года я провел около двух недель в Ленинграде, в Ленинградском государственном университете [СПбГУ]. Это были чрезвычайно волнующие времена, поскольку казалось, что мир стоит на пороге крупных позитивных перемен. Как глупы и наивны были эти надежды! Люди не меняются так быстро. Есть цитата одного известного французского публициста [Альфонса Карра]: «Чем больше всё меняется, тем больше всё остаётся по-прежнему» [“plus ça change, plus c’est la même chose“]. Кажется, эта фраза применима и к сегодняшнему дню.

- Расскажите, почему вы решили стать микробиологом?

Ещё учась в колледже, я увлёкся невидимым миром микробов. Я долго выбирал между зоологией и бактериологией, но в конечном итоге перевесило моё отвращение к сравнительной анатомии — у меня не было ни малейшего желания препарировать вонючие, законсервированные в формальдегиде препараты! В 1960-ых я попал в аспирантуру на кафедру бактериологии Калифорнийского университета в Беркли к Майклу [Михаилу Борисовичу] Дудорову. Его отец — военно-морской офицер из Петрограда — тоже эмигрировал из России во время Великого Октября,  возможно поэтому мы очень быстро с ним поладили, хотя никогда и не разговаривали о наших общих русских корнях. С Дудоровым я начал работу над своей докторской диссертацией [PhD].

- Какая была тема вашей диссертации?

Я исследовал систематику моракселл. Тогда в 60-ые на кафедре бактериологии собралась потрясающая международная команда учёных: Стэньер из Канады, Паллерони из Аргентины. Дудоров и Стэньер вместе стажировались у Корнелиса ван Ниля в морской лаборатории Стэнфордского университета, а затем снова пересеклись в Беркли. Они были очень разными людьми по темпераменту. Дудорова не интересовало ничего кроме метаболизма углеводов у бактерий, а Стэньер занимался вопросами общей микробиологии. Он долго и навязчиво уговаривал Дудорова провести совместное исследование по таксономии рода Pseudomonas, но тот не хотел участвовать в этом предприятии, которое сильно отличалось от его предыдущих исследований и, как можно было ожидать, предполагало сбор огромного количества данных, полученных относительно рутинными методами. Однако постепенно у него появился энтузиазм по поводу этого проекта, и в сотрудничестве с Норберто Паллерони, несколькими докторантами и аспирантами, в число которых попал и я, нам удалось внести значительный вклад в знание по таксономии псевдомонад и некоторых других аэробных бактерий.

- Вы считаете Михаила Борисовича Дудорова своим главным учителем и наставником?

В наибольшей степени, как на учёного, на меня повлиял Норберто Паллерони, заразив интересом к систематике и таксономии видов. Дудоров же был целиком погружён в собственные исследования и редко уделял внимание аспирантам, предоставляя им полную свободу. Он был выдающимся человеком, блестящим учёным. К слову, Дудоров с детства увлекался энтомологией: коллекционировал бабочек и жуков. Одна бабочка из его коллекции оказалась новым видом и была позже названа в его честь, а ещё мы с женой назвали новую морскую псевдомонаду в память о нём Pseudomonas doudoroffii [ныне Oceanimonas doudoroffii].

- Расскажите о вашей жене, как вы познакомились?

Мою жену зовут Линда, её девичья фамилия Михельсон — её родители покинули Советский Союз (Эстонская ССР) незадолго до начала Второй мировой войны. Мы познакомились с ней в Беркли. Там на кафедре бактериологии у нас была уютная общая комната, где можно было попить кофе и неформально пообщаться. Однажды, когда я обсуждал с кем-то рассказ Чехова, который недавно прочитал, в эту комнату вошла Линда и присоединилась к нашей беседе. Оказалось, что она тоже, буквально на днях, прочитала тот же самый рассказ! Линда была моложе меня на четыре года: она ещё только начинала писать свою дипломную работу на кафедре, а я уже уезжал на Восточное побережье США в постдокторантуру. Мы продолжили общаться и спустя год поженились.

- Это очень трогательная история. Вы помните, какой именно рассказ Чехова соединил ваши судьбы?

Как ни странно, но ни я, ни Линда не можем сейчас вспомнить название того самого рассказа! У меня есть полное собрание сочинений Чехова на английском и русском языках, но поиски не принесли мне успеха.

- Если судить по вашим статьям, то вы всю жизнь проработали вместе с Линдой?

Да, это так.

- Многие пары, например во время самоизоляции в COVID-19, распадались из-за того, что люди, однажды поклявшиеся в вечной любви, не могли находиться ежедневно по 24 часа друг с другом в одной комнате. Получается, что вы с женой как раз проводили всё время вместе: и на работе, и дома. В чём заключается секрет вашего семейного счастья?

На самом деле, это очень забавная история, ведь одним из главных пунктов нашего с Линдой брачного договора было то, что мы никогда не будем работать вместе. Каждый из нас мечтал о собственной научной карьере, и мы не собирались мешать друг другу. Однако, когда после постдокторантуры в начале 70-ых я возглавил микробиологическую лабораторию в Гавайском университете в Гонолулу, я попросил Линду «немного» мне помочь. Это «немного» переросло затем в совместный проект длиною в жизнь. Весь научный прогресс, достигнутый в моей лаборатории, стал результатом сотрудничества между мной и Линдой. В нашей работе не было границы между личным и научным: всё это слилось для нас в единое целое. Мы могли обсуждать рабочие вопросы в любое время дня и ночи, но особенно любили делать это за завтраком, когда планировали предстоящий день.

Кроме того, с точки зрения выполняемой работы, мы с Линдой идеально дополняли друг друга. Я мог работать по ночам и выполнять короткие рутинные операции — Линда же, наоборот, работала только днём и решала более творческие задачи. Например, во время исследования морских бактерий, я часто готовил питательные среды, бесклеточные экстракты и занимался колоночной хроматографией ферментов, а Линда делала инокуляции и проводила анализы.

- Расскажите о ваших научных исследованиях.

На Гавайях мы с Линдой вплотную занялись классификацией богатого мира морских микроорганизмов: мы исследовали морфологические, физиологические и биохимические свойства бактерий родов Vibrio, Photobacterium, Alteromonas и Pseudomonas. Мы дали название более 20 новым видам морских организмов, включая печально известный Vibrio vulnificus[6]. После переезда в Калифорнийский университет в Дэвисе мы занимались исследованием москитоцидного токсина Bacillus sphaericus, а начиная с 90-ых годов целиком посвятили себя изучению эндосимбиоза бактерий и сокососущих насекомых. Мы были первыми, кто стал применять секвенирование нуклеиновых кислот и другие генетические методы для описания эндосимбионтов. В частности, в 1989 году с помощью филогенетического анализа нуклеотидных последовательностей генов 16S rRNA мы смогли идентифицировать двух некультивируемых эндосимбионтов гороховой тли, один из которых стал новым видом Buchnera aphidicola — мы назвали его в честь Пола Бухнера, немецкого биолога, внёсшего значительный вклад в изучение эндосимбиоза.

- Знаете ли вы, что в честь вас с женой назвали один из наиболее опасных внутрибольничных патогенов с множественной лекарственной устойчивостью — Acinetobacter baumannii?

Да, Патрик Гримон изучал Acinetobacter методом ДНК-ДНК гибридизации in vitro. Он обнаружил несколько геновидов, которым дал имена учёных-исследователей. По чистой случайности один из самых вредоносных был назван в нашу честь!

Вообще же, в честь меня и Линды назвали не только A. baumannii, но и вид Oceanimonas baumannii, и ещё два рода: Bisbaumannia (B.pacifica) и Candidatus Baumannia (B.cicadellinicola), в память о том, что мы были первыми, кто стал изучать эти микроорганизмы. Сами же мы дали имена 28 новым микробам.

- Вы всегда занимались только наукой или ещё и преподавали в университете? Что вам нравилось больше?

В Гавайском университете и в Калифорнийском в Дэвисе я занимался и наукой, и преподаванием, но наука мне всегда нравилась больше. Я учёный, а не педагог.

- Сейчас вы всё ещё работаете в Дэвисе?

Нет, мне 84 года, а моей жене 80 [интервью проводилось в январе 2024]. Мы вышли на пенсию в 2003 году. Хотя, должен признаться, что я скучаю по лаборатории, но работать там, как прежде, я бы уже не смог: я стал быстро уставать, да и в голове постоянная путаница. Я счастливый человек — я успел завершить большинство научных проектов, которые хотел, а на новые у меня уже не было ни сил, ни возможностей. Я считаю, что лучше уйти на пенсию, пока ты ещё дееспособен и не превратился в «балласт» [по англ. "dead wood", «мёртвое дерево / сухостой»].

- Какие у вас были/остаются увлечения помимо работы?

Я очень люблю классическую музыку, особенно оперу, интересуюсь русской историей и литературой. Ещё я серьёзно увлекался фотографией, но в последнее время мои камеры как-будто бы стали тяжелее, и я не могу их больше носить по несколько часов в день в поисках хорошего кадра. [Заинтересованные читатели могут скачать альбом с фото-работами Пола Бауманна «Моя Калифорния» по ссылке]

- У вас с Линдой есть дети? Они тоже стали учёными?

У нас есть сын Андрей. Он профессиональный пианист и музыкальный педагог.

- Пол, огромное вам спасибо за интервью и за вашу искренность! Я уверен, что нашим читателям будет безумно интересно узнать столько подробностей о вашей жизни.

Я был рад ответить на ваши вопросы. Возможно, я наговорил вам больше, чем вы хотели услышать, но ваше интервью как-будто «прорвало плотину».

P.S. Напоследок, мне бы хотелось предложить вам прослушать символичную запись концерта для фортепиано с оркестром № 4 Бетховена. Вы спросите, в чём же тут символизм? Дело в том, что данный концерт исполняет симфонический оркестр студентов Калифорнийского университета в Дэвисе, в котором много лет проработали Пол и Линда Бауманн, а солирует их сын — Андрей Бауманн.

Автор выражает свою искреннюю признательность Дегтярниковой Анастасии Павловне (Чита), Шатуновой Татьяне Васильевне (Оренбург) и Стеблянской Алине (Харбин) за неоценимую помощь.

Примечания:

Источники и дополнительные материалы:

• H.A. Barker (1993) «Michael Doudoroff 1911-1975». National Academy of Sciences, Washington D.C.
• Philippe J. M. Bouvet, Patrick A. D. Grimont (01 April 1986) «Taxonomy of the Genus Acinetobacter with the Recognition of Acinetobacter baumannii sp. nov., Acinetobacter haemolyticus sp. nov., Acinetobacter johnsonii sp. nov., and Acinetobacter junii sp. nov. and Emended Descriptions of Acinetobacter calcoaceticus and Acinetobacter lwoffii». International Journal of Systematic Bacteriology, Volume 36, Issue 2, p. 228-240
  doi: 10.1099/00207713-36-2-228
• Johnson J.L., Anderson R.S., Ordal E.J. (1970) «Nucleic acid homologies among oxidase-negative Moraxella species». J. Bacteriol, 101: 568-573
• Brisou J, Prévot AR. (1954) «Études de systématique bactérienne. X. Révision des espèces réunies dans le genre Achromobacter». Annales de l'Institut Pasteur (Paris); 86:722-728
• Baumann P, Doudoroff M, Stanier RY. (1968 May) «A study of the Moraxella group. II. Oxidative-negative species (genus Acinetobacter)». J Bacteriol.; 95(5):1520-41
  doi: 10.1128/jb.95.5.1520-1541.1968
• Fukatsu T (2019) «Grand Challenges to Launching an Ideal Platform for Publishing Microbe-Insect Symbiosis Studies». Front. Microbiol. 10: 2542
  doi: 10.3389/fmicb.2019.02542
• И.В. Чеботарь, А.В. Лазарева, Я.К. Масалов, В.М. Михайлович, Н.А. Маянский (2014) «Acinetobacter: микробиологические, патогенетические и резистентные свойства». Вестник Российской академии медицинских наук; 69(9-10): 39-50
• Цырулина Оксана Алексеевна, Чемисова Ольга Сергеевна, Носков Алексей Кимович (2022) «ФАКТОРЫ ПАТОГЕННОСТИ VIBRIO VULNIFICUS. ОБЗОР». Здоровье населения и среда обитания. №6
• Bacteria genus named for Baumanns
  Электронный ресурс: https://clck.ru/38uaUN
• Профиль Пола Бауманна на сайте Клифорнийского университета в Дэвисе [английский язык]
  Электронный ресурс: https://clck.ru/38uaZ6