Nocardia spp. — почему такое название?

Автор: Андрей Алексеевич Авраменко — м.н.с. лаборатории биоинформатики НИИ антимикробной химиотерапии (Смоленск).

***

Nocardia spp. — грамположительные, палочковидные актиномицеты, образующие ветвящиеся нити (действуя как грибы, но на самом деле являясь бактериями). Род назван в честь выдающегося французского ветеринара и микробиолога Эдмона Нокара (Edmond Isidore Étienne Nocard; 1850-1903).

Эдмон родился и вырос в старинном купеческом городе Провене (область Шампань) в небогатой, но уважаемой семье торговцев лесом. Пылкий и романтичный юноша — он всегда был глубоко привязан к своему родному городу с его узкими средневековыми улочками и фахверковыми домами; к городу, где он вместе с другими озорными мальчишками с утра до ночи предавался беззаботным шалостям: прыгал по зубцам сохранившейся каменной крепости XIII века, тайком воровал ещё не созревший бри в погребах у местных сыроваров, охотился на призраков в подземных галереях под городом и на спор пробирался в знаменитый розарий, чтобы сорвать там несколько редких алых роз, привезённых ещё крестоносцами из Святой земли.

Однажды во время ежегодной ярмарки в Провене, юный Эдмон встретил на променаде роскошного офицера: на нём были краповые панталоны, длинный мундир из королевского синего сукна с гранатовым бархатным воротником, расшитым серебряными листьями шалфея, а на боку у него висела лёгкая кавалерийская сабля. Бестактно приблизившись и вперившись взглядом в огромные, горящие на солнце мундирные пуговицы, Эдмон с удивлением разглядел на них голову лошади. Оказалось, что перед ним стоял не просто офицер, а военный ветеринар. Эдмону так понравилось его обмундирование, что он тут же поклялся однажды непременно примерить на себя такой же костюмчик. Вот так, незамысловато и импульсивно было принято решение, определившее всю его дальнейшую жизнь.

Эдмон Нокар блестяще окончил Провенский колледж и в 17 лет, раньше положенного срока защитил диплом бакалавра. Он отправился в Париж поступать в Высшую ветеринарную школу Альфора, но там ему неожиданно отказали. Причина была проста: устав учебного заведения запрещал приём кандидатов младше 18 лет. Отец Эдмона не терпел бездельников, поэтому потребовал от сына, чтобы тот немедленно нашёл себе приличную работу, а не сидел сложа руки ещё целый год, дожидаясь поступления. Отложив на время мечту о ветеринарии, Эдмон был вынужден устроиться помощником нотариуса. Скучная и однообразная работа в юридической конторе действовала Эдмону на нервы, и, чтобы не сойти с ума от своего добровольного заточения, он пристрастился к игре на бильярде. Один знакомый убедил его, что будущий офицер непременно должен быть первоклассным игроком, поэтому первую половину дня Эдмон в полудрёме переписывал бумаги на зелёном сукне письменного стола в кабинете у нотариуса, а вечерами с азартом катал карамболь на точно таком же зелёном сукне, но уже в бильярдном клубе. Как ни странно, но потраченный впустую год не сказался на интеллектуальных способностях Нокара — в 1868-ом он легко смог поступить в заветную ветеринарную школу и даже стать лучшим в своей группе. Всё складывалось прекрасно, пока вдруг его учёба не была прервана войной.

В 1870 году в Европе восходила звезда «железного канцлера» Отто фон Бисмарка, который всеми силами старался воссоединить разрозненные германские земли и возродить былую империю (Второй рейх). Видя для себя надвигающуюся угрозу с востока, Франция объявила Пруссии войну. Вся французская молодежь в едином патриотическом порыве записывалась в добровольцы, чтобы задать жару зарвавшимся бошам. Полный энтузиазма Эдмон тоже стоял в очереди в военкомат и горячо убеждал комиссара зачислить его в славный 5-ый Лансьерский полк. Заявку его приняли, но к уланам не пустили, направив в самый южный гарнизон страны, подальше от боевых действий. С неуёмной горечью в сердце Нокар наблюдал за тем, как быстро и решительно враги продвигались по французской земле, как был оккупирован и разграблен его родной Провен, как сдался осаждённый Париж. После войны Франция лишилась статуса Империи и двух восточных областей, а Эдмон Нокар — своих юношеских романтических убеждений; больше он уже никогда не хотел красоваться в военной форме.

Вернувшись в школу Альфора, Нокар закончил её с отличием в 1873 году[1] и по настоянию профессоров, сдал экзамены на должность заведующего клинической кафедры. Свои обязанности Нокар выполнял с преданностью, увлеченностью и в соответствии с высокими профессиональными стандартами, которые останутся с ним на протяжении всей карьеры. Несмотря на огромный круг задач, он всегда находил свободное время для описания своих клинических наблюдений, которые охватывали терапию, хирургию, гигиену, санитарный надзор, ветеринарное законодательство и другие области. В частности, он разработал концепцию «Безопасности мяса и мясной продукции», которая впервые прославила его на Международном конгрессе в Париже в 1875 году. Как следствие, у его таланта быстро появились завистники, которые с помощью хитрых подковёрных интриг сместили его на бесперспективную кафедру хирургии. Однако это ничуть не смутило нашего героя, и он, проявив высочайшую степень адаптивности и усердия, смог стать новатором и в области ветеринарных хирургических методов, описав неврэктомию плантарных нервов у лошади, применявшейся при некоторых видах старческой хромоты; лечение колотых ран подошвы, а также ему удалось усовершенствовать анестезию у лошадей и крупного рогатого скота, заменив хлороформ внутривенными инъекциями хлорала. Нокар первым стал применять в ветеринарной хирургии методы асептики и антисептики, предложенные Пастером, и, к удивлению коллег, задался этическими вопросами гуманного обращения с животными. За 8 лет работы на новой кафедре Нокар стал профессором и опубликовал более 90 оригинальных статей, попутно отмечая у себя в дневнике, что «самая большая радость для учёного — это не открыть что-то новое, а первым заметить, что ты в чём-то ранее ошибался...»

В 1881 году немцы отмечали десятилетний юбилей их грандиозной победы в войне с французами, и хотя шум выстрелов и грохот снарядов уже давно утихли, ожесточённое противостояние двух стран продолжалось на невидимых полях сражений: в искусстве, спорте, науке... Так, например, прославленные учёные Луи Пастер и Роберт Кох отчаянно сражались за лавры главного бактериолога. 60-летний, переживший инсульт Пастер едва успевал за всё ещё молодым и плодотворным Кохом, который наступал уже мэтру на пятки. Немецкий исследователь открыл этиологию сибирской язвы, впервые в истории связав конкретного возбудителя с конкретным заболеванием, но Пастеру в ответ удалось создать эффективную вакцину от этого заболевания. Недовольный Кох разразился гневным комментарием, назвав своего визави «овечьим доктором», который умеет лечить только животных, а не людей, и взялся за исследование туберкулёза, рассчитывая, что победа над самым распространённым и опасным заболеванием в Европе принесёт ему неоспоримое звание «микробиолога номер один». Узнав об этом, не менее тщеславный Пастер решил дать отпор немецкому выскочке и навсегда сохранить за собой микробиологическую корону, обессмертив своё имя победой над вирусом бешенства. Стоит напомнить, что Луи Пастер был хоть и гениальным, но всего только химиком.

«…Пастер ни разу в жизни не щупал ни у кого пульса и ни одному человеку не приказывал высунуть язык; скорее всего он не сумел бы отличить печень от легкого, а кроме того, не имел ни малейшего представления о том, как брать в руки скальпель. Что же касается этих проклятых больниц, то – бррр… – один запах их вызывал у него мучительное чувство тошноты, ему хотелось, заткнув уши, бежать без оглядки из этих мрачных коридоров.…»

В 1878 году к команде Пастера присоединился талантливый медик Эмиль Ру, но для окончательной победы над немецкой бактериологической школой ему не хватало только одного — толкового ветеринара, которым как раз и оказался Эдмон Нокар.

Нокар был очень хорошим и близким другом Ру, который привёл его в 1880 году к своему патрону в парижскую Эколь нормаль. Позже Ру напишет, что «приход Нокара в лабораторию Пастера на улицу Ульм был счастливым событием, от которого выиграли все: Нокар, пастеровская школа и сама наука…» Работая у Пастера, профессор Нокар наслаждался царившим в лаборатории спокойствием, которое предпочитал клиническим консультациям и общению с владельцами больных животных. Он занимался исследованиями, охватывавшими все области микробиологии и способствовавшими улучшению диагностики и профилактики большого числа болезней животных и зоонозов, в частности сибирской язвы, туберкулёза, сапа, бруцеллёза, бабезиоза, контагиозной плевропневмонии КРС, стрептококкового мастита, ящура и мн. др. Не оставлял он и преподавания в школе Альфора: все студенты были без ума от его природного красноречия и отеческой заботы. Один из его лучших учеников, будущий соавтор противотуберкулёзной вакцины БЦЖ[2], ветеринар Камиль Герен вспоминал, что «…с первых лет учёбы посещение лекций профессора Нокара было для него радостью и честью…»

В 1883 году в Египте вспыхнула очередная эпидемия холеры, и Роберт Кох убедил Прусское правительство снарядить экспедицию под его руководством для отправки в Африку — там он мечтал первым найти возбудителя холеры. Узнав об этом, престарелый Пастер, который был уже не в силах вынести долгое плавание, приказал Ру, Нокару и молодому Тюилье бросить все исследования по бешенству и срочно выдвигаться наперерез немцам в страну пирамид. В Александрии две партии «искателей» из разных стран встретились практически одновременно, однако эпидемия к тому моменту уже ослабла, и никому из них так и не удалось обнаружить заветного микроба. Желатиновые среды таяли на адской тропической жаре, лабораторные животные заканчивались, а энтузиазм исследователей быстро спадал. Дух противоборства, царивший между учёными, сменился атмосферой дружеского единения, и произошло это лишь благодаря Эдмону Нокару — его врождённое радушие и приветливость растопило лёд неприязни со стороны немцев, а захваченный им из Парижа ящик вина навёл прочный мостик между двумя палаточными лагерями. К концу экспедиции немцы и французы были уже добрыми друзьями, и когда в начале осени, неожиданно для всех, от холеры скончался скромный и неопытный Тюилье, Кох вместе с остальными коллегами нёс на плечах к месту последнего упокоения гроб с его телом. Нокар на всю жизнь сохранил в памяти те приятные египетские вечера, проведённые в компании странноватого и замкнутого немца, и когда через несколько лет торжествующий Луи Пастер — признанный во всём мире «победитель бешенства» — будет публично втаптывать в грязь авторитет Роберта Коха, потерпевшего фиаско с туберкулином, Нокар будет напротив стараться обелить его имя и доказать практическую значимость его препарата для профилактики туберкулёза у крупного рогатого скота. Благодаря ему туберкулиновая проба станет обязательной для всех животных, ввозимых во Францию из-за границы.

К слову, в душных палатках Александрии немцы и французы обменивались не только шутками и тостами, но и ценными научными идеями. Так Роберт Кох легко и непринуждённо поделился с Нокаром и Ру секретом приготовления твёрдой говяжьей сыворотки для культивации туберкулёзных бацилл. В 1885 году пара закадычных друзей решила модифицировать среду Коха, добавив в сыворотку перед желатинизацией небольшое количество пептона, хлорида натрия и тростникового сахара — это существенно продвинуло их в изучении птичьего туберкулёза. Но по-настоящему удача улыбнулась им, когда Нокар решил добавить в сыворотку гигроскопичный агент — глицерин — предназначенный для предотвращения высыхания гелевой среды. Глицерин оказался фактором роста туберкулёзной палочки, которая росла на новой среде в несколько раз быстрее, чем на пептонизированной сыворотке. Позже выяснилось, что добавление глицерина к питательному агару и бульонам также делало эти среды весьма благоприятными для культивирования бацилл. Нокар и Ру опубликовали свои наблюдения в Анналах Института Пастера, а копию статьи, переведённую на немецкий язык, отправили лично Роберту Коху, который благодаря использованию глицериновых сред смог получить туберкулин в 1890 году.

В конце 80-ых на Нокара неожиданно сваливается бремя президента Центрального общества ветеринарной медицины, а затем и должность директора Высшей ветеринарной школы Альфора. Непомерная административная нагрузка перемежается с выдающимися открытиями, следующими одно за другим: он выделил патогенный стрептококк Streptococcus agalactiae (вызывающий мастит у коров), возбудителя язвенного лимфангита Corynebacterium pseudotuberculosis (долгое время называвшийся бациллой Прейса-Нокара), а в Гваделупе Нокар нашёл возбудителя редкого вида сапа крупного рогатого скота Streptothrix farcinica (впоследствии заболевание назовут нокардиозом, а соответствующего возбудителя Nocardia farcinica).

Не забывал Эдмон и об отдыхе: со своим лучшим другом Эмилем Ру они часто пропадали вечерами в главном бильярдном зале Парижа. Там, в клубáх табачного дыма, за зелёным сукном они вели научные споры и планировали эксперименты, а порой, после нескольких бутылок вина, к ним в голову приходили такие неординарные идеи, которые будучи с утра переосмысленными, приводили потом к потрясающим результатам. К карамбольному миру они пытались пристрастить и весёлого добряка Илью Мечникова, который переехал в 1887 году в лабораторию Пастера из Одессы, но тот был так помешан на своём здоровье и продлении жизни с помощью йогурта[3], что наотрез отказывался от всякого рода вечерних игрищ и вакханалий. Однако дружелюбный Мечников с удовольствием предлагал своим новоиспечённым коллегам альтернативу и по старой-доброй русской традиции приглашал их к себе в гости на выходные. В небольшом загородном доме с роскошной террасой они пили чай из самовара, гуляли по саду и позировали для мадам Metchnikoff. Жена Ильи Ильича Ольга была женщиной незаурядной: помимо того, что она отличалась прекрасным знанием химии и работала ассистентом у мужа в лаборатории, а также переводила на иностранные языки его статьи, она ещё и обладала художественным талантом. В редкие минуты отдыха от домашних забот она с головой отдавалась скульптуре и живописи, ради которых выстроила рядом с домом белоснежную, залитую солнечным светом студию. Обходительная и любезная в общении Ольга рисовала и лепила портреты коллег своего мужа, рассказывая им попутно о новых операх Делиба и Сен-Санса, об импрессионизме, о премьерах в Комеди Франсез и Пале-Рояль, а великие учёные мужи́ слушали её, затаив дыхание, потому что никто из них не бывал в театре и пяти раз за всю жизнь. Ольга надолго переживёт и мужа, и всех его коллег, а на закате жизни напишет об Эдмоне в дневнике: «…его лицо излучало откровенность, глаза — тонкость и доброту… а его улыбка была очаровательна».

Дружба с Мечниковым не прошла для Нокара и Ру бесследно. Как когда-то Кох поделился с закадычными друзьями секретами выращивания бацилл туберкулёза, так и Илья Ильич с удовольствием рассказал о разработанном им методе культивирования холерных вибрионов in vivo с помощью коллоидных мешочков. Хорошенько обмозговав эти опыты Мечникова за партией в карамболь, у Эдмона и Эмиля родилась идея так же in vivo культивировать вирус ящура путём прямой инокуляции в вымя коровы. Но ещё больший успех ждал друзей спустя несколько лет, когда они вырастили в коллоидных мешочках, помещённых в брюшную полость у кроликов, культуру возбудителя плевропневмонии крупного рогатого скота, а затем на пределе видимости микроскопа разглядели в ней первую в истории медицины микоплазму — Mycoplasma mycoides.

В 1892-ом с Эдмоном Нокаром произошло удивительное по своему символизму событие. Во время его работы в лаборатории к нему подбежал возбуждённый ассистент и сообщил, что с ним немедленно хочет увидеться какой-то высокопоставленный военный, ожидающий его в кабинете. Какогó же было удивление профессора, когда он, поднявшись к себе, вдруг увидел знакомые с детства краповые панталоны, синий мундир и саблю военного ветеринара — только с золочёных пуговиц пропала куда-то голова лошади. Офицер суетливо озирался по сторонам, боясь что-нибудь задеть в кабинете своей саблей; при виде Нокара он снял мареновую кепи и, вытерев испарину со лба, представился главным военным ветеринаром французской армии, любезно попросив профессора о помощи. Дело было в том, что войсковые лошади (равно как и гражданские) страдали от сапа — самого распространённого на тот момент лошадиного заболевания, в большинстве случаев приводившего к смерти животного. «Во всей Франции наслышаны о вас, месье Нокар, как о ветеринарном гении и, даже, волшебнике, поэтому я от лица армии призываю вас направить свой талант на пользу родине!» Профессор, игриво взглянув на саблю, которую нервно сжимал в руках офицер, подумал про себя: «Интересно, можно ли будет за это попросить себе в награду именное оружие?», но вслух произнёс лишь то, что с удовольствием послужит делу Республики. Благодаря Мечникову, который продолжал поддерживать тесную связь с учёными из Российской Империи, Нокар узнал, что не так давно некто Христофор Иванович Гельман — бывший ветврач кавалерийского полка, работавший в Институте экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге — открыл диагностический препарат при сапе «маллеин»[4]. Немедленно переняв передовой опыт русских коллег и наладив производство маллеина в Париже, Нокар с помощью военных ветеринаров занялся профилактикой сапа и уже через несколько лет смог полностью искоренить это заболевание во Франции. В награду он попросил себе лишь старую мундирную пуговицу с головой лошади, которую иногда, ради шутки, вставлял себе в петлицу, словно бутоньерку Ордена Почётного легиона (офицером которого он, к слову, являлся).

В 1900 году министр сельского хозяйства обратился в Высшую школу Альфора для создания государственной лаборатории по изучению инфекционных болезней животных. Обладая всеми необходимыми компетенциями и знаниями, закадычные друзья Ру и Нокар в кратчайшие сроки выполнили поручение министерства, и на свет появилась «Центральная лаборатория ветеринарных исследований», которая впоследствии станет «Национальным агентством по безопасности пищевых продуктов Франции».

6 июля 1903 года, когда впереди, казалось бы, был ещё долгий путь успехов и открытий, Эдмон Нокар заболел тяжёлым сердечно-лёгочным заболеванием. Его организм, измотанный интенсивными перегрузками на работе, не смог противостоять недугу. Он умер через месяц 2 августа после мучительной агонии, несмотря на внимательный уход лучших парижских докторов. 5 августа в Сен-Морисе состоялись его похороны в присутствии более двух тысяч человек. Это были самые пышные и торжественные похороны ветеринарного врача, на которых присутствовали представители высшей знати, военного ведомства, административной власти и академии наук. Прибыли на похороны и несколько немецких профессоров — учеников Коха — которые в своей надгробной речи искренне отмечали, что «Нокар был не только блестящим лидером в ветеринарии, но и одной из самых симпатичных фигур среди учёных всех стран». Через три года после похорон словно осиротевший Эмиль Ру напишет в дневнике: «Мне кажется, что после смерти Нокара научные исследования стали для меня менее привлекательны».

Примечания:

Источники и дополнительные материалы:

• Claude Chastel (1999) «Edmond Nocard (1850-1903) et le centenaire de la découverte du premier mycoplasme (1898)». Histoire des sciences médicales, 33, p. 311-315
• Haas L. (2000) «Edmond Isidore Etienne Nocard (1850-1903)». J Neurol Neurosurg Psychiatry, 69(1):130
  doi: 10.1136/jnnp.69.1.130
• Jean Blancou (2003) «Esquisse biographique d'Edmon Nocard (1850-1903)». Bull.soc.fr.hist.méd.sci.vét., 2 (2), p. 91-100
• Emmanuel Dumas, Olivier Cabre (2017) «Aperçu historique de l’évolution de l’uniforme des vétérinaires militaires (1769-1914) - deuxième partie ». Bull.soc.fr.hist.méd.sci.vét., 17: 187-216
• Wilkinson L. (1981) «Glanders: medicine and veterinary medicine in common pursuit of a contagious disease». Med Hist. 25(4):363-84
  doi: 10.1017/s0025727300034876
• Jean-Marc Cavaillon, Sandra Legout (2016) «Centenary of the death of Elie Metchnikoff: a visionary and an outstanding team leader». Microbes and Infection, 18 (10), pp.577-594
  doi: 10.1016/j.micinf.2016.05.008